Секс, торговля людьми и политика свободы. Интервью Дафны Рачок с Элизабет Бернстин

Тема торговли людьми привлекает к себе внимание уже не первое десятилетие. Более того, несмотря на размытость определения «торговли людьми», борьба с траффикингом часто конструируется как благородное и достойное дело. В своей новой книге «Brokered Subjects» социологиня и професорка Барнард Колледжа при Колумбийском университете Элизабет Бернстин исследует тему торговли людьми и того, какие предпосылки лежат в основе этого дискурса.

Бернстин утверждает, что наше нынешнее понимание торговли людьми основывается на довольно консервативной сексуальной политике (идеи, что секс вне брака и вне моногамии является чем-то порочным) и подпитывается идеей спасения через потребление. В этом интервью Элизабет Бернстин рассказывает о том, как она заинтересовалась темой торговли людьми и как современный нарратив о торговле людьми подается через бинарную оппозицию рабства и свободы.

Дафна Рачок: Вы начинаете книгу с упоминания «тура по ознакомлению с феноменом торговли людьми», который был организован коалицией тайских и американских НПО. В одной из глав вы потом описываете этот тур более детально. Что вдохновило вас заняться исследованием «торговли людьми как промышленного комплекса»,[1] если воспользоваться вашей терминологией? И почему вы решили связать обсуждение «промышленного комплекса торговли людьми» с новым поколением евангелистов?

Элизабет Бернстин: Я заинтересовалась темой торговли людьми из-за того, что немного столкнулась с этим дискурсом пока проводила исследование для моей предыдущей книги.[2] Эта книга была о секс-работе и глобализации. Я делала исследование для нее в середине и конце 1990-х годов. Когда я только начала исследование, никто еще так много не говорил о торговле людьми, но, когда я заканчивала эту книгу, понятие торговли людьми уже было у всех на устах. Но это понятие еще было относительно новым: в то время на разных международных мероприятиях, например в ООН, только ходили слухи о том, что США готовят новое законодательство о торговле людьми. Как мы знаем сейчас, этим законодательством был Закон о защите жертв торговли людьми. Но суть в том, что тогда все только говорили о понятии торговли людьми, хотя никто толком не знал, что это такое. Более того, многие активисты опасались повторения истории с дискурсом «белого рабства».[3]

Итак: я заканчивала ту книгу и думала, нужно ли мне уже начинать писать другую. Я немного касалась темы торговли людьми во «Введении» и «Заключении» к первой книге. Но затем я решила сделать полноценный исследовательский проект о теме торговли людьми, так как это было очень интересно. Так я взялась за исследование дискурса торговли людьми, а как мы знаем, дискурс включает в себя не только то, как мы говорим о вещах, но также и разные законы, политики и другие явления; он включает также весь институциональный аппарат, который только начинал формироваться в то время, когда я начала этот проект. Когда я заканчивала свой первый проект, никто еще не говорил о торговле людьми в таких терминах. Но, как мы знаем из Фуко и других мыслителей, то, как мы говорим о вещах, имеет большое значение. И это особенно применимо к торговле людьми, ведь в этом случае, огромные финансовые и политические ресурсы были направлены на переосмысление проблемы торговли людьми: каковы, например, ее причины. Мне это показалось интересным.

Что касается евангелистов, то в некотором смысле я вышла на них благодаря своему исследованию. Я смотрела на то, кто же продвигает концепцию торговли людьми. А в прессе было много статей, в которых упоминалось о «необычных соратниках»—о сотрудничестве феминисток и евангелистов. Так я вышла на евангелистов. Однако, к моему собственному удивлению, я встретила много евангелистов, которые не вписывались в мои ожидания. Я ожидала встретить людей, исповедующих консервативную идеологию, активистов против абортов и так далее. Но эти евангелисты были совсем другими. Да, это они продвигали дискурс борьбы с торговлей людьми, но они были немного другими, нежели я себе представляла. Так что это было очень интересно и поучительно для меня, особенно с точки зрения размышлений о нынешней коалиции евангелистов с феминистками и сравнения ее с прошлыми подобными коалициями.

Дафна Рачок: Вы провели большую часть своего исследования для книги до принятия SESTA/FOSTA.[4] Если бы вы провели исследование после принятия SESTA/FOSTA, изменило ли бы это вашу оптику?

Элизабет Бернстин: Я не думаю, что это сильно бы изменило мой анализ. Но эти события немного меняют анализ в моей первой книге. Героини той книги—уличные секс-работницы, которые постепенно перебираются с улицы в Интернет и съемные помещения. И SESTA/FOSTA, потенциально, может изменить эту динамику, запустив обратный процесс. Нужно наблюдать за ситуацией. Эти законы были приняты еще относительно недавно и прошло недостаточно времени, чтобы толком оценить, как же SESTA/FOSTA изменит ситуацию на самом деле. Потенциально, эти законы действительно угрожают тем, что секс-работницы будут вынуждены вернуться на улицы. И многие этим обеспокоены. Безусловно, SESTA/FOSTA очень актуальны для аргумента, который я привожу в той книге и для динамики, которую я описываю. Но для аргумента, который я делаю во второй книге, пока что еще сложно сказать. Это логично, что SESTA/FOSTA возникли в это время в этом политическом климате. Но я человек, который мыслит эмпирически: поэтому давайте посмотрим, что все-таки произойдет на самом деле. Я разговаривала с некоторыми секс-работницами, и они не довольны SESTA/FOSTA и пытаются обойти это законодательство. Но чтобы понять, какими будут более «широкие» последствия SESTA/FOSTA и как это изменит идейный ландшафт торговли людьми, еще прошло недостаточно времени.

Дафна Рачок: В главе книги, где вы подробно описываете «тур по ознакомлению с феноменом торговли людьми», вы упоминаете, что туристы часто пренебрегали авторитетом людей, чьи высказывания противоречили их уже сформировавшимся убеждениям о распространенности торговли людьми, и о том, как выглядит типичная жертва торговли людьми. Мне интересно, думаете ли вы, что это связано с тем, что в современном мире все возрастающую важность имеет «точка зрения», даже если эта точка зрения противоречит установленным фактам (явление, которое мы видели, например, с альтернативными фактами)?

Элизабет Бернстин: Я думаю, что это действительно связано. Но я также думаю, что этот вопрос связан с вопросом авторитета в том числе. Многие туристы, отправившиеся в тот тур, узнали о торговле людьми из какого-то источника, например, из фильмов. И так называемые эксперты в туре опирались на это знание. Таким образом, я думаю, что это был не просто некоторый скептицизм на счет экспертов, поскольку я также была в этом туре, но я для многих туристов была экспертом другого типа, и ко мне они как раз относились скептически — я для них была очередным очкастым академиком. Я думаю, что когда эксперты дают вам информацию, которая не противоречит тому, что вы уже знаете, и тому, во что вам бы хотелось верить, тогда этим экспертам доверяют. Но когда эксперты противоречат тому, что вам уже известно и тому, во что вы верите, тогда к ним относятся скептически. Таким образом получается, что это не просто пренебрежение экспертами. Это скорее выборочное приятие того, что они говорят относительно того, что вы считаете правдой.

Дафна Рачок: Ваша книга чрезвычайно интересно и продумано обыгрывает идею искупления через капитализм: вы говорите о том, что касательно дискурса торговли людьми корпорации часто становятся основными заинтересованными сторонами и активно продвигают использование технологий, которые они могут предложить, чтобы побороть торговлю людьми. Считаете ли вы эту тенденцию особенностью современного капитализма, который нуждается в аффектах и призывах к морали, чтобы воспроизводить и, возможно, легитимировать себя?

Элизабет Бернстин: Мне нравится, как вы это сформулировали. Я также сейчас опять думаю о SESTA/FOSTA. И я думаю, что переписала б главу, где я говорю об искуплении через капитализм, если б я писала ее сейчас. Я бы переписала ее не из-за SESTA/FOSTA как таковых, а скорее из-за того, что корпорации типа Facebook попали под очень сильную критику вследствие таких действий: они пытались представить себя как великодушных. Даже не столько великодушных, как основным источником спасения и решения проблемы. И я думаю, что в основном такая тенденция продолжается (то, что я называю «искуплением через капитализм»): мы видим это не только на примере торговли людьми, но и ряда других проблем. Например, учитывая, что есть антипатия к Трампу, есть много людей, которые пытаются сделать корпорации чем-то вроде буфера, который можно использовать против политических структур, которые им не нравятся. Я думаю, что это тенденция продолжается. И я думаю, что независимо от того, используют ли корпорации вопрос торговли людьми или же какую-то другую тему, чтобы легитимировать, оправдать, себя—эта тенденция набирает обороты. Это особенно заметно, если взглянуть на события, скажем, до 2008 года: сейчас люди более озабочены этим, и мы видим больше критики корпораций.

Дафна Рачок: У вашей книги очень интересный подзаголовок: «Секс, торговля людьми и политика свободы». Тем не менее, вы совсем немного говорите о свободе в книге: скорее, вы фокусируетесь на появлении новой политики в сфере секса и гендера и частично оспариваете некоторые идеи о «прогрессе», достигнутом в сфере гендера. Почему вы решили поговорить о «политике свободы» в подзаголовке?

Элизабет Бернстин: Я немного говорю о свободе в книге, это скорее то, что присутствует между строк. И в основном во «Введении». И в Главе 6, в которой я веду диалог в Джулией О’Коннелл Дэвидсон о риторике рабства и о том, что, если мы хотим понять, что такое рабство, мы должны иметь некоторое представление о том, что же такое свобода.

Потому что, если мы говорим о рабстве (а мы часто описываем торговлю людьми через понятие «рабства»), то мы предполагаем, что противоположностью рабства является свобода. И в книге я пишу о том, что имплицитная модель свободы, которой мы оперируем, — это модель, которая располагает понятие «свободы» внутри современных капиталистических рыночных отношений, не особо их критикуя. И я нахожу такое виденье свободы очень подозрительным, учитывая политические и теоретические последствия такого виденья. Но в основном в этой книге (как и в предыдущей), я пытаюсь понять, как сами секс-работницы понимают свободу и свой выбор секс-работы: как они попадают в эту сферу и почему они выбирают именно секс-работу, учитывая, что другие доступные опции тоже на самом деле не выбирают, когда имеют «свободу» выбора.

В этой книге я пытаюсь поставить под вопрос имплицитную дихотомию рабства и свободы, эксплуатации и не эксплуатации. Я также пытаюсь поставить под вопрос то, что в воображении всех этих глобальных кампаний по борьбе с торговлей людьми (особенно в США) имплицитными «островками свободы» являются уголовное правосудие и капиталистический рынок. Я не считаю, что это места, подходящие для поиска значимых интерпретаций того, что такое «свобода».

Дафна Рачок: Ваш основной аргумент в том, что мы сейчас наблюдаем появление новой «одомашненной» политики пола и гендера. И что эта новая политика вдохновляется идеями неолиберализма и поддерживается некоторыми феминистками. Как вы думаете, почему именно торговля людьми стала темой, которая находится на пересечении всех этих вопросов?

Элизабет Бернстин: Теперь есть еще одна вещь—движение #MeToo, которое приобрело гораздо большее значение после того, как я закончила книгу. Я упоминаю о нем в самом последнем примечании так как, когда оно только начиналось, я уже заканчивала книгу. Я считаю, что для того, чтобы какая-то тема стала суперпопулярной, нужно чтобы абсолютно разные проблемы каким-то образом скоординировались. Мне кажется, что тема торговли людьми сейчас несколько отошла на второй план и ее заменило #MeToo.

Частично восхождение #MeToo на первый план также связано с изменениями в политике, которые произошли в последние десятилетия. В конце 1990-х и, скажем так, до года 2016 многие переживали из-за глобализации: это были своего рода реакция на неолиберализм, на новую гендерную политику, поднятие гуманитарианизма[5] и так далее. Например, во время президентства Буша (младшего) и Обамы, многие были обеспокоены «открытостью» границ и движением товаров и людей через границы. Трамп тоже обеспокоен границами и глобальными потоками. Он также говорит о торговле людьми, например, во время последнего обращения «О положении страны».[6] Повторюсь, нужно, чтобы многие другие тревоги и проблемы пересеклись—и тогда это выльется в появление, например, глобального феномена по противодействию торговле людьми.

Такие темы очень тесно связаны с другими вещами в экономическом и политическом поле. Но опять же, я думаю, что в США тема торговли людьми сейчас немного потеряла популярность, особенно после 2016 года; ее затмили другие темы. И на самом деле очень логично, что именно феномен #MeToo является такой себе «узловой точкой» сейчас, связывающей воедино много разных тревог и проблем: потому что движение #MeToo менее транснационально, оно имеет более узкую аудиторию. Это частично отображает то, что происходит на глобальной политической арене, где сейчас все внимание приковано в Дональду Трампу. В предыдущие десятилетия ситуация была несколько иной.

Оригинал интервью опубликован на портале allegralaboratory.net

Перевод на русский язык Дафны Рачок специально для legalifeukraine.com

[1] Элизабет Бернстин использует термин «trafficking industrial complex» (промышленный комплекс торговли людьми) по аналогии с «военно-промышленным комплексом», чтобы подчеркнуть, какое огромное количество ресурсов вкладывается в борьбу с торговлей людьми и подчеркнуть роль, которую играют силовые структуры в поддержании этого феномена.

[2] Первая книга Бернстин называется «Temporarily Yours» («Временно твоя») и была опубликована в издательстве Чикагского Университета в 2007 году.

[3] Моральная паника конца 19 века, вдохновителями которой были активисты и активистки движения «за социальную чистоту»: кампания занималась «спасением» белокожих секс-работниц от секса с небелыми мужчинами под предлогом, что женщин заставляют работать в борделях против их воли. Критики дискурса «белого рабства» подчеркивают расистские стереотипы, лежащие в его основе.

[4] Пакет законов, направленный на противодействие торговли людьми в Интернете.

[5] Бернстин отсылается к идее «военизированного гуманитарианизма»—идее, что военное вмешательство не только оправдано, но даже может принести пользу, если оно происходит для поддержания каких-либо важных для человечества идей (например, если военное вмешательство имеют целью противодействовать нарушением прав человека и так далее).

[6] Имеется в виду State of the Union (SOTU) address.