«Змеиное масло»*

Предлагаем вашему вниманию перевод эссе легендарной активистки феминистского движения Лауры Агустин. Несмотря на то, что появление эссе было приурочено наступающей 20-й годовщине подписания «Палермских Протоколов» ООН по противодействию торговле людьми, основной темой эссе является исследование появления манипулятивных государственных политик по инфантилизации и дескриминации женщин в историческом контексте, приведших в итоге к появлению феномена «Индустрии Спасения». Эссе впервые было опубликовано 13 марта 2020 года на страницах издания Journal of Human Trafficking.

*- В оригинале эссе называется Snake oil (Змеиное масло). В США данное словосочетание имеет четкую негативную коннотацию. На протяжении 19-го века сотни коммивояжеров по всей стране продавали доверчивым жителям Американской глубинки банки со «Змеиным маслом» под видом лекарства от всех болезней. На сегодня «Змеиное масло» является в США синонимом слов «обман» и «мошенничество».

Мошенничество, крючкотворство, надувательство, обман. Не найдется одного подходящего слова, чтобы описать процесс того, как торговля людьми была возвеличена до одной из величайших проблем нашего времени.  Причем избыток риторики воистину не знает границ, поскольку участники кампании заявляют, что борьба с торговлей людьми это, ни много ни мало, новое движение за гражданские права, и утверждают, среди прочих гипербол, что сегодня в рабстве находится больше людей, чем когда-либо в истории человечества.

А я-то всегда думала, что люди просто хотели уехать из дома, чтобы посмотреть, может ли жизнь быть получше в другом месте.

Мое негодование проявилось практически сразу, как только я столкнулась с этой сферой активизма еще в середине 1990-х годов. Тогда конечно же я еще не знала ни специфической профессиональной лексики этой проблематики, ни, какой бы то ни было, идеологии. Романы были моим чтением, а не социальной теорией. Я никогда «не изучала» феминизм, но чувствовала себя частью женского движения с начала 1960-х. Я верила, что задаю разумные вопросы о социальном феномене и отказывалась быть обманутой объяснениями, которые не имели смысла. Моя траектория как мыслителя в тот момент совпала с частью правительственного надувательства, которое переключило тему разговора о торговле людьми с феномена современной мобильности людей и их миграции на организованную преступность, как  в случае с поиском горошины в игре с ракушками (аналог «игры в наперстки» — прим перев).

В то время я думала о том, насколько многие женщины, столкнувшись с трудностями решают попробовать жизнь в новых местах. Я не особенно неуважительно относилась к законам, но, как и большинство мигрантов, не считала, что пересечение границ без разрешений является преступным деянием. У меня не было предвзятых представлений о проституции; те женщины, которых я знала и которые продавали секс, бедные и не очень, конечно же понимали, что они делают. У меня была работа в проекте по профилактике СПИДа на острове в Карибском бассейне, благодаря которой мне удалось отправиться в районы, известные миграцией женщин в Европу, где они, как правило, работали горничными или проститутками. Я посетила небольшие сельские дома, где дочери, живущие за границей, были героинями, посылающими деньги своим семьям. При просмотре документального фильма, в котором было показано избиение женщин-мигранток амстердамской полицией, зрители кампесины смеялись: их друзья и родственники в Нидерландах рассказывали им скорее противоположную историю. Моя заявка на грантовое финансирование, которое я после этого разработала для улучшения опыта мигрантов было мне возвращено грантодателями с практически полностью перечеркнутым текстом – было вычеркнуто все, кроме ‘психологической помощи для вернувшихся травмированных жертв’ – как раз того элемента, который я никогда не включала в проект как неотложную необходимость.

Однажды, на довольно большом мероприятии, организованном чернокожими девушками, называвшими себя секс-работницами, я сидела в последнем ряду. После ряда свидетельских показаний женщин и выступлений местных юристов, одна из выступавших, представилась как прибывшая из Венесуэлы. Обращаясь к женщинам в первом ряду, она сказала: «Вас обманули. Вы не секс-работницы; вы проститутки». Я была в ужасе: как она могла быть настолько грубой с организаторками? Мне сказали, что она была участницей «Коалиции против торговли женщинами», но тогда я понятия не имела, что это значит.

Пару лет спустя, работая секретаршей в Майами, я добралась до интернета. Когда я наконец толком освоила поиск, я связалась с несколькими людьми, которые, казалось, были на моей волне, по крайней мере по вопросу продажи секса. Они выступали в защиту прав и рассказали мне о своем личном опыте в данной сфере активизма. И вот тут я была действительно озадачена: откуда взялось неравенство в идеях о проституции? Из-за чего был шум? А что насчет женщин, которых я знала? Никто не говорил о мигрантках. Когда я настроилось на чтение экспертных мнений, я ничего не нашла в публичной библиотеке.

Короче говоря, в итоге я записалась в магистратуру по направленности «Международное образование», что привело к моему первому визиту в университетскую библиотеку с кодовым номером запроса на книги по тематике «проституция» на руках. Книгами по этому запросу были забиты полки университетской библиотеки с верху до низу на протяжении достаточного большого пространства. Я начала читать первые попавшиеся книги, но у меня не заняло много времени, чтобы понять, что все они неразличимы. В волнении я начала просматривать оглавления и ключевые главы в поисках ответов на мои, казалось бы, вполне здравые вопросы. Когда я ничего не нашла, я задалась другим вопросом, — как может существовать так много книг с таким ничтожным набором информации?? Никто, подобный моим друзьям-мигрантам, никогда в них не упоминался, и никто подобный моим друзьям-не мигрантам, тоже. Происходило что-то странное.

В исследовательских целях я подала заявку на финансирование небольшой этнографической работы в Испании среди женщин-мигранток продающих секс и попала в шорт-лист. На собеседовании в академическом комитете один политолог мельком глянув на мою заявку с раздражением бросил ее на стол.

«Эти женщины», — усмехнулся он. «Как они туда попадают?»

«В самолетах», — ответила я.

Вот как далеко от моего ограниченного, но обоснованного опыта было морализаторство: целые дискурсы долой.

Позже мне сказали, что этот человек был знаком с Кэтлин Барри (Kathleen Barry), чьи пропитанные ненавистью к проституции книги попадались мне при чтении ранее. Это был мой первый опыт предвзятого отношения, основанный на том, что я неправильно сформулировала тему: вместо того, чтобы в заявке фигурировали женщины-мигрантки, продающие секс-услуги, в заголовке должно было быть указано — «Женщины-жертвы торговли людьми». Но тогда я еще этого не понимала.

Вскоре после этого меня пригласили выступить на мероприятии по случаю Международного женского дня, организованного в общественном центре в маленьком городке в Новой Англии. Чтобы добраться до места нам пришлось несколько часов буквально пробиваться сквозь тяжелый снег на машине, только для того, чтобы по прибытии нам сказали, что мое имя было исключено из повестки дня. Оказывается, некий влиятельный человек был возмущен тем, что меня пригласили, и это при том, что я никогда не встречала его — по-видимому, даже разговор со мной был ему неприятен. Извинений также не последовало. Это был второй опыт предвзятого отношения к моему образу мышления.

После этого я потеряла счёт подобным инцидентам.

В 1998 году мне было предложено присоединиться к Группе по правам человека на совещаниях по разработке протоколов к Конвенции против транснациональной организованной преступности. Мои идеи были приняты в эту группу, но я отказалась, потому что все еще верила, что произошло недоразумение. Я все еще верила, что есть женщины, с которыми я вероятно пока что не встречалась, но которые больше вписываются в концепцию торговли людьми с точки зрения рабства, и так как я не изучала их, я не видела причин для участия.

Но с течением времени, представляя свою работу здесь и там, я поняла, что все мы говорили об одном и том же: о женщинах, которые покидают дом и зарабатывают на жизнь продавая секс в различных обстоятельствах. Но там, где я описывала то, как они пытаются взять под контроль свои жизни, другие отказывали им в контроле над собственной судьбой. И тут дело в том, что в процессе определения женщин, продающих сексуальные услуги в качестве жертв, стираются все различия в опыте. Я посчитала для себя подобный результат полной противоположностью интересной и содержательной интеллектуальной работе..

По окончании магистратуры у меня появились проблески понимания о том, что происходит, но я так и не нашла ответа на свой первоначальный вопрос:

Почему женщины, решившие продавать секс, являются настолько серьезным источником разногласий?

И как следствие: почему так много женщин поклялись спасти других женщин от проституции?

Я намеревалась понять несоответствие между тем, что я видела вокруг себя, среди моих друзей и среди растущего числа знакомых (многие из которых были мигрантами, продающими секс), и тем, как их обсуждали посторонние. Я изучала этот феномен в качестве аспирантки в области культуры в Англии, два года работала в Испании. Темой моих исследований на тот момент уже не являлись женщины-мигрантки, поскольку для меня не было никакой тайны в том, что они делали. Вместо этого моей темой были социальные деятели, которые изображали помощь мигрантам и работникам секс-индустрии в правительстве, в НПО и в среде активистов. Именно они были для меня загадкой. Когда я начинала в 1999 году, никто из них не говорил о торговле людьми, но полемика о проституции была повсеместной.

В 2000 году редактор журнала по миграции в Мадриде пригласила меня написать о мигрантах, которые продают секс: Sin polémica (испанск. «Неоспоримо»), заявила она. В это время мои наблюдения были скорее антропологическими, поэтому сегодня я могу сказать, что ее требования меня устраивали. Итоговая статья, Trabajar en la industria del sexo (Работа в секс-индустрии), привела меня к приглашению принять участие в мероприятии, проводимом Коалицией Против Торговли Женщинами в Мадриде (Coalition Against Trafficking in Women in Madrid). Высокопоставленный городской чиновник захотел тайно провести меня на мероприятие, предположительно в шутку, чтобы позлить аболиционисток, связанных с этим событием. Я не собиралась заявлять о себе, но поприсутствовала и стала свидетельницей довольно страшной враждебности по отношению к любому, кто не был согласен с фанатичным аболиционизмом. После чего последовало чопорное угощение элегантными канапе и винами.

Когда в том же году были опубликованы Палермские протоколы, я радовалась своему решению не участвовать в заседаниях по их подготовке. Правозащитной группе удалось ограничить ущерб, но мне было противно, что женщины и дети Синтии Энло (Cynthia Enloe’s womenandchildren) были внесены в декларацию ООН как особые жертвы в протоколе о торговле людьми, в то время как мужчины упоминались в документах исключительно в качестве посредников в контексте контрабанды.

Кроме того, для инсайдеров вскоре стало очевидно, что помещать проблемы миграции в рамки «организованной преступности» — фатальная ошибка.

Многие из тех, кто считает, что различия между контрабандным провозом и торговлей людьми все же присутствует и концепция торговли людьми может сохраниться в рамках ограничений, вскоре должны будут сдаться. Утверждается, что торговля людьми приобретает все более широкие масштабы, в результате чего число предполагаемых жертв резко возрастает.

Моя противоположная точка зрения стала частью уравновешенного и традиционного доклада о работе женщин-мигранток в Испании, подготовленного коллективом социологов, которые были рады, что хоть кто-то сделал раздел о работе в секс-индустрии (2001). Несколько лет спустя издательство Гакоа (Gakoa) объединило мои труды в книгу «Trabajar en la industria del sexo, y otros tópicos migration» (2005, «Работа в секс-индустрии и другие темы миграции»). В тот момент мне наконец-то удалось достучаться до аудитории, скептически относящейся к общепринятым новостям о женщинах-мигрантках, которыми их уже закормили.

Торговля людьми стала разрекламированной проблемой мировой преступности не потому, что она реально является большой проблемой, а потому, что она служит целям правительств. Бесконечно воинственные США любили использовать любой повод для преследования плохих парней мира под предлогом спасения невинных женщин.  Европейские государства получили оправдание для ужесточения пограничного контроля против нежелательных мигрантов. Великобритания могла бы даже притвориться, что станет новым лидером кампании против рабства, как раз тогда, когда их империя подходила к концу. Организации Объединенных Наций было поручено разработать многочисленные новые программы и инициативы. Пользу извлекли и ряд других государственных структур – например, Интерпол и многие другие полицейские службы смогли расширить свою деятельность распространив ее на новые области плохо информированного опыта. И вот именно тогда сектор НПО начал присоединяться к этой инфантилизации женщин, так же, как если бы мы жили сотни лет назад, причем многие из них искренне заявляли, что являются «голосом безмолвных».

Тем временем, я защитила докторскую по философии и решила отодвинуть тему в сторону. Я проигнорировала подписанный с издательством Zed Books контракт на публикацию диссертации, потому что для себя я ответила на вопросы и не думала, что другие будут заинтересованы в моем мнении. Но когда в конце концов книга «Секс на грани: миграция, рынки труда и индустрия спасения» была опубликована в (2007 г.), она вызвала нарастание социальных противоречий и вместо того, чтобы умереть обычной быстрой смертью академических томов, книга продолжала продаваться, и до сих пор остается злободневной, как и 12 лет назад — увы. Так родился термин «Индустрия Спасения» (Rescue Industry). Мэйнстримные СМИ были заинтересованы; я написала для некоторых авторитетных источников новостей.

Но к 2010 году, когда ВВС World Service пригласила меня выступить на телевизионных дебатах в Египте, борьба с торговлей людьми превратилась в институционный пузырь. К тому времени я в основном разбиралась с постами в блогах, но 50 минут, названных «дебатами», требовали драмы, а группа гостей, между тем, пела одну и ту же мантру Спасения на мероприятии, которое модерировала лично мадам Мубарак. Начиная со сцены в Храме Карнак, мне удавалось сохранять невозмутимое выражение лица, наблюдая за разливающимся потоком, пока вид Сиддхарт Кары (Siddharth Kara’s) все же не заставил меня громко рассмеяться. Это, в свою очередь, заставило голливудских звезд Миру Сорвино и Эштона Кучера подняться со своих мест в аудитории в решительном осуждении меня и Би-би-си за то, что они меня пригласили. Слово «дебаты» явно ускользнуло от их внимания.

Ничто из того, что произошло с тех пор, не изменило мое мнение о Протоколах. Сложная ситуация была намеренно затушевана правительственными структурами, с тем чтобы ввести всех в заблуждение. Они создали «соломенного человека», который был настолько устрашающим, что были обмануты тысячи образованных либералов, а благодаря мощному финансированию и институционализации мошенничество продолжается. Я не имею в виду то, что называется моральной паникой, хотя это помогает объяснить, как широкая общественность впала в безумие. Я имею в виду циничный отбор доводов в качестве создания правительственной политики.

Правительственные механизмы разработки политики, основанной на лжи, нередки: не менее вопиющий недавний случай касался «оружия массового уничтожения» в Ираке, которого не существовало. И точно так же, как была развязана жестокая война, основанная на этой лжи, мягкая воинственность вспыхивает в отношении мигрантов и женщин, которые продают секс, утверждая, что каждый, кто способствует поездке, является преступником, каждый, кто покупает поездку, является жертвой, и каждая проститутка должна быть спасена. Позорные известные ученые мужи, такие как Николас Кристоф, намеренно увязывают все виды коммерческого секса с торговлей людьми в открытой кампании против проституции, которая позволяет им совершать имперские увеселительная поездки, такие как сопровождаемые онлайн-твитами рейды в публичные дома в Камбодже (2012 г.) и прочие махинации, совершаемые антрепренерами морали для того, чтобы «хорошо выглядеть».

Реальные земные проблемы происходят из-за плохой экономики и рынков труда, побуждающих людей искать новые места для жизни. Иногда домашние условия более тяжелы, чем любые другие; иногда бывают конфликты между бандами, войны или стихийные бедствия. Иногда общества настолько несправедливы, что те, кого преследуют за убеждения или личные качества, чувствуют себя вынужденными покинуть дом. Во всех этих случаях, когда люди незаконно въезжают в другие страны, возникают антимигрантские настроения и социальные конфликты.

Но если мы будем честны с собой, какой альтернативный выход из столь сложной ситуации мы сможем предложить и какие альтернативные политики должны ему соответствовать? В странах происхождения должно быть лучшее распределение богатств через экономики, которые должны обеспечивать рабочие места с заработной платой, на которую можно жить. В странах назначения должна быть пересмотрена система государственного учета с тем чтобы больше рабочих мест было включено в формальный сектор, в сочетании с миграционной политикой, которая позволит выдавать больше разрешений на работу для рабочих мест, не определяемых как «высококвалифицированные». Здесь есть проблемы, но идея остается неизменной: обычные люди платят другим простым людям, чтобы они могли путешествовать, пересекать границы без виз и работать в странах, для которых у них нет разрешения. Это включает женщин, которые по крайней мере пытаются продать секс.

Какие шарлатаны первыми продали змеиное масло? Кто сказал, что законы против торговли людьми являются способом решения миграционных проблем?

Антрепренеров морали, плачущих о злых чужаках, никогда не бывает мало во времена стресса. К концу 1990-х тактика запугивания все чаще превращалась в ложные оценки миграции. Статисты, технический персонал и макроэкономисты утверждали, что они предоставляют данные о том, сколько преступников перемещаются по территории страны и сколько они перевозят жертв, сопровождая все это причудливыми новыми графиками и удобными уравнениями. Но в действительности никто не может реально представить себе, сколько незарегистрированных мигрантов работают в неформальном секторе. В последнее время проекты надзора с использованием алгоритмов убеждают нас в том, что знают сколько женщин было схвачено сексуальными монстрами в сети. Эту дезинформацию продвигали самые разные оппортунисты в своих собственных целях.

Нетрудно понять, почему политики и государственные служащие решили купить чудо-продукт торговли людьми: они хотели получить деньги и власть.

Нынешние нарративы о торговле людьми представляют собой борьбу между Добром и Злом, в которой главными героями являются мужественные мужчины, а женщинам отводится вспомогательная роль поддержки покрова Спасителя. С течением времени в данном нарративе терроризм и войны упоминаются все чаще, а жертвы — это своего рода побочный ущерб, который оправдывает больше программ и больше надзора.

После десяти лет борьбы с жуликами у меня появился запрос на интервью от молодой женщины, изучающей журналистику, которая к тому же хотела поддержать права секс-работников. Мы встретились в маленьком старом пабе в Ислингтоне, где, после обычной вежливости, она задала свой вопрос умоляющим тоном.

«Вы уверены, что это неправда?»

«Что?»

«Разве миллионы женщин не продаются в сексуальное рабство?»

Я указала в сторону оживленной Сити Роуд.  «Думаю ли я, что множество женщин там приковано цепями к батареям в квартирах? Нет. Но я уверена, что там есть женщины, которые считали, что приезд в Лондон для продажи секса был реальным способом решения их проблем, и некоторые из них хорошо заплатили бы за помощь, чтобы добраться сюда».

С 2008 года я занимаюсь общественным образованием в своем блоге и социальных сетях. К 2013 году разрыв между мэйнстримными новостями и тем, что я говорю, привел к такому количеству запросов для разъяснения, что мне пришлось опубликовать эссе: «Уважаемые студенты, изучающие секс-работу и торговлю людьми». В нем я разбираю претензии к Индустрии Спасения, разоблачаю обман исследовательских методов и статистик, а также отслеживаю развитие проектов «Закон и порядок» по наблюдению за секс-работниками.

В 17-й год после подписания Палермских Протоколов я опубликовала роман в надежде найти лучший способ рассказать правду о политике одурачивания. Роман «Трехголовый пес», действие которого происходит в Испании среди мигрантов и контрабандистов, многие из которых не имеют документов и продают секс, представляет собой вымышленную версию «Секса на грани», которую стоит рассматривать одновременно и как рассказ, и как проблеск реальности.

За 20 лет, прошедших с момента опубликования Протоколов, ничего не изменилось в отношении мигрантов, работников секс-индустрии или подростков, сбежавших из дома. Тем не менее, дела контрабандистов пошли в гору.

Лаура Агустин, 13 марта 2020